.. И ливень, полощущий сад, и несдержанный гром, катящийся кубарем вниз по овражьему склону, как ржавая банка (в её жестяное нутро насыпали гальки и щебня), и крепкие кроны — упрямые — трёх тополей, и макушки рябин, раздёрганных горе-цирюльником, стриженных косо, и лужи-экраны, в которых картинка рябит, и бледная поросль плюща (расплетённые косы он долго и тщетно пытался от ветра сберечь, а нежные листья темнели от пятен и вмятин), и струек протяжных звеняще-сумбурная речь, и душная взвесь ароматов озона и мяты, и нервная тишь в полминуты, и росчерк стальной, и вновь — пробирающий грохот (он страшен до дрожи!), и эха разбег за серебряно-синей стеной, — и, кажется, мир каждой каплей размыт и размножен.